Наталья ТИШЬ - ТЕНЁТА [СИ].

Почти рядом журчал довольно крупный ручей, где Рия вымыла растения. Она решила пока оставить ботву, не зная, съедобна ли та. Глау знал. Глау знал почти все, что касалось растений и деревьев, он вырос среди этого и был плоть от плоти флоры этого мира.

Ботва все-таки оказалась ненужной и даже немного ядовитой, но эльф убрал ее сушиться, пояснив, что когда верхушка сиклицы высохнет, ее можно растолочь и сварить как кашу.

— Это не зерно, – сказал Глау, убирая ботву на шкаф, – но что-то похожее. Сухая сиклица не опасна, яд из нее выходит.

Потом Рия мыла посуду и заново застилала кровать. Эльф помог ей раздеться и натянуть найденную легкую рубашку, сам он предпочел остаться в штанах.

— На самом деле, – заговорил Глау, когда они уже лежали в постели, – дома мы спим обнаженными. И… мне немного привычно здесь. В таком… помещении.

— Вы живете внутри деревьев? – спросила Рия, укладываясь поудобнее и прижимаясь к его боку.

Парень перевернулся на спину и едва ощутимо пожал плечами.

— Нет, – он обнял ее за плечо, склоняя голову к макушке, – на самом деле у нас вместо полноценных домов цветы… Огромные цветы, ростом, наверное… если я встану себе на голову и еще половинка – вот это будет приблизительная высота. И шириной чуть меньше.

— Огромные палатки, – пробормотала сонно Рия. – И вы там всей семьей живете?

— Нет, – снова ответил Глау, удивив ее, – такой цветок принадлежит каждому эльфу лично. У нас огромные поляны ярко-белых цветов. Мы… вообще никогда не спим вместе, всегда поодиночке и никак иначе.

— И тебе сейчас не очень удобно?

— Да, – признал эльф, поерзав. – Но… с тобой тепло и уютно. С тобой хорошо, Рия.

— Особенно учитывая, что я лежу с краю, и меня всегда можно спихнуть, – пошутила девушка, прижимаясь сильнее. – Но получается, даже твои родители не спят вместе? Как ты тогда вообще родился? Как у вас дети появляются?

— Те эльфы, которые хотят взрастить цветок, – задумчиво заговорил Глау после недолгого молчания, – приходят к своей избраннице, чтобы посеять семена…

— Как поэтично, – хмыкнула Рия, касаясь его кожи, – взрастить цветок, посеять семена…

— Но мы правда рождаемся из цветов, – вдруг словно возразил парень. – В течение трех месяцев семя растет внутри матери, а после выходит на свет. Это семя зарывается в землю на свободное место, и через определенное время – около семи месяцев проходит – проклевывается цветок. Он постепенно растет, пока не достигает максимальных размеров. И тогда пара лепестков расходится, открывая вход. Там, в центре, спит новорожденный эльф. То есть… – Глау замялся, – не новорожденный. Я знаю, что у людей все по-другому, там рождается очень маленький человек, а мы растем еще в земле в течение тех семи месяцев, и потом до того, как раскроется частично цветок. Поэтому телом мы просыпаемся после сна достаточно взрослыми. Меньше, чем обычно, но не такими маленькими, как люди.

Рия даже села и, опершись на руку, нависла над эльфом, вглядываясь в него.

— Значит, вы и правда дети цветов. Тогда я не сомневаюсь, что ваша легенда о создании правдива.

В темноте синие глаза Глау мерцали мягким светом. Он улыбнулся и протянул руку, убирая упавшие на лицо волосы.

— Да, возможно. Но мне кажется, что это куда лучше, чем живое рождение, как у вас. Ведь это больно.

— А родить семя? – Рия прижалась щекой к его руке. – Разве это лучше?

— Не знаю… – эльф чуть приподнялся на локте, продолжая улыбаться. – Но я просто не могу представить маленького эльфа. Не умеющего говорить и ходить, как человеческие новорожденные.

— Да неужели вы все сразу говорите? – лукаво улыбнулась в ответ девушка.

— Это просто память, – шепнул Глау и потянулся вперед, целуя ее в лоб.

Он со вздохом упал на кровать, притягивая ошарашенную Рию к себе.

— Давай спать, завтра будет долгий день.

Девушка послушно закрыла глаза, прижимаясь к его груди. В первый момент она подумала, что Глау поцелует ее в губы, но… поцелуй в лоб – словно он целовал драгоценное дитя – был куда неожиданней. Не удивительнее рассказа, конечно.

И затем потянулись долгие и в чем-то однообразные дни.

Глау почти каждый день ходил на охоту и приносил все те же странные тушки кошко-кроликов. Он их называл лаукчет и рассказывал, что эти зверьки наивны до невозможности и ловятся очень легко. А еще там, в этом светлом лесу, по его словам, водились огромные птицы, которые не умели летать, хотя крылья у них были. Эти странные птицы серо-сизого цвета словно чуяли ловушки, что расставлял эльф, и для Глау уже стало целью поймать хоть одну, чтобы показать Рие. Девушка рассмеялась и согласно кивнула.

Здесь было хорошо, в предгорье, в этой рощице и в этом доме. Пусть он был немного пуст, но Рия собирала цветы и ставила их в кружки. Она вымыла волосы, и они с Глау омыли друг друга, не считая собственную наготу чем-то постыдным. Рабство приучило, но Жаба наверняка был мертв, да и прошло с того момента много времени.

Девушка занималась хозяйством, следила за домом и готовила есть. Глау нашел топор и принялся учиться колоть дрова, поскольку запасов не нашлось, но были не расколотые чурки. В первый раз эльф едва не ударил в полено обухом, но Рия поспешно объяснила, как надо бить. Хотя она сама смутно представляла процесс. После пары чурок Глау уронил себе на ногу полено, разозлился, зашипел и бросил топор в сторону.

Рия сделала вид, что этого не видела, и поспешно отвернулась. Она не видит, она моет посуду. Глау борется с топором и чурками. А вот деревья эльф отказался рубить наотрез. Он объяснил, что лучше соберет каких-нибудь веток, чем убьет живое. Девушка спорить не стала. Она надеялась, что окно откроется еще до наступления зимы, и не придется слишком часто топить печь. В первую-то ночь было так жарко, что пришлось открывать двери и окна. С одной стороны, посторонних здесь все равно не было, с другой – все равно не по себе. Оставалось только полагаться на чутье Глау, но пока никаких происшествий не случалось.

А через месяц их мирной жизни эльф неожиданно принес Рие вырезанный медальон. На нем был изображен сам Глау, смотрящий словно на нее, как живой. И синий взгляд (где только нашел такую краску?) казался живым и серьезным.

— Спасибо, – Рия удивленно взглянула на него. – Но откуда?..

— Мы разговариваем с деревьями, – как-то по-рюновски ворчливо откликнулся эльф и вытащил из-под светло-зеленой рубашки еще один медальон.

С ее портретом. Девушка на медальоне мягко улыбалась, белые волосы несколько контрастировали с загоревшим лицом, а они глаз был тусклым, зато второй сиял яркой зеленью.

— Это невероятно, – восхищенно пробормотала Рия, касаясь своего лица. – Глау, как ты это сделал? Я даже не думала…

— Мы разговариваем с деревьями, – еще раз напомнил эльф нетерпеливо и спрятал свой медальон. – Это память. Когда ты вернешься домой, я буду помнить о тебе, а ты – обо мне. Веревка не порвется, я заговорил ее, и травы сдержат обещание.

Девушка закусила губу и только покачала головой. Можно ли было предположить, что бойцовый кот способен на такие жесты? Что он способен создать нечто похожее, настолько изящное и живое, что, наверное, ни один человек не сумеет сделать при всем желании. Не вложит столько души и жизни.

— Спасибо. Я не забуду о тебе.

— С медальоном – точно, – довольно кивнул Глау, улыбаясь так открыто, как не улыбался никогда.

В порыве чувств Рия крепко обняла его и получила в ответ поцелуй в макушку и мягкие объятия.

Отчасти эти мирные дни были похожи на рабство. Не потому, что Рия была несвободна, нет, они с Глау могли уйти куда угодно, если бы того пожелали. Их держало здесь исключительно желание девушки вернуться домой, а эльф не мог нарушить данное слово. Впрочем, как говорил парень, его нисколько не тяготила здешняя жизнь. К тому же Глау признавался, что еще его держат тут те странные большие птицы, ни одну из которых он так и не сумел поймать за два месяца жизни в предгорьях.

На рабство будни теперь смахивали потому, что тоже были однообразными. Встать, разбудить Глау, чтобы он разжег огонь, приготовить завтрак. Эльф потом уходил на охоту, Рия оставалась следить за хозяйством: стирать, мыть посуду, придумывать, что бы еще приготовить. Выбор на самом деле был не особо богатый, но она научилась варить кашу из перемолотых листьев сиклицы и жарить мясо, обмазанное в глине, на углях.

Два раза к ним спускалась Дагрун, но она не задерживалась надолго. Только осмотрелась, покивала своим мыслям и молча ушла. Рия задала ей вопрос, не открывалось ли окно, но троллиха и не подумала ответить. Пичуга, сидящая у нее на плече, все только вертела головкой, но тоже не издавала ни звука. Как и в первый раз, Дагрун уходила поспешно, словно торопилась вернуться в горы, чувствуя себя слишком неуютно среди деревьев на почти открытой поляне.